27 декабря 1983 года

Или еще 26? Даже не знаю. Этой ночью мне снился ужасный сон. Нет, не ужасный, а прекрасный. Может быть, это не принято, записывать свои сны, тем более что мне очень много их снится, но этот-то я запишу. Не хочу его забыть.
Так же, как вчера вечером, я, получив нагоняй, пошла за кефиром, получив у мамы взбучку и железный рубль.
Где это происходило? Я сама не знаю. Сначала точно в нашем магазинчике. Я купила кефир и встретила Сашкину мать. Она попросила меня присмотреть за ее больным сыном, у него опять желтуха. Я немного удивилась, Сашка недавно болел желтухой, но пошла. Саня лежал без сознания. Я поцеловала его, откинув со лба волосы...
Тут у меня провал в памяти. Помню только отрывки из отчаянного борзежа у Вальки. Саня с Алябой прячутся под одеялом, когда я хочу Сане дать лекарство, и хотят втянуть и меня туда. Какая-то центрифуга в комнате (!) и дверь, как в лифте... На нас орет Валькина мать... И опять провал...
И вот мы выходим из первого подъезда, я и Саня. Саня повзрослевший, вытянувшийся, молчаливый. Я в синем платье. Мы идем к нашему магазину. Заходим. И все меняется на глазах. Наш маленький чистенький магазинчик превращается в темный, грязный угол... большого и светлого здания ожидания на аэродроме. У Сани в руках откуда-то фуражка. Черный костюм. Да он же курсант летного училища! Но это меня почему-то не радует. Я вижу диспетчера, отгородившегося столами, а за этими столами, у стеклянной стены, саниных друзей-курсантов. Саня надевает фуражку. Как идет ему курсантская форма, как оттеняет его бледное лицо! С широкими, нет-нет, еще с узкими плечами, с тонкой талией, весь в черном, он необычайно красив. Но мне не до этого. Волны беспокойства охватывают меня. Саня проходит мимо диспетчера. Следом прошмыгивает стая девчат, тоже в форме. Мгновенно васильково-синее платье из шелка превращается в черное форменное, из складок платья выпадает фуражка. Готово! Можно идти! Но я вдруг замираю. Громкие раскаты смеха несутся из угла. Ах, ему и без меня там весело! Им всем! А Саня даже не попрощался... Выходит, я к нему лезу?
Пусть теперь он там смеется! Я быстро иду к выходу. Но выхода уже нет. Странно, куда он подевался? Я высоко несу голову, стараясь не споткнуться и не разбрызгать по лицу слезы. Три ступеньки на весь зал. Скромные прилавки. Суетятся люди. Странно. С одной стороны аэродром, с другой магазины, отделяемые тремя ступеньками? Я выхожу из магазина. На мне опять синее, уже ситцевое платье, на голове косынка. Но где же аэродром? Пустынная татутинская дорога. Я бросаюсь вперед. Впереди ставок. А возле ставка, не возле, а на полпути, аэродром села Тарутино. Там и разберусь, куда я попала, и где Саня, в Измаиле или здесь, в Тарутино. Далеко в сторону отлетели шлепанцы. Я никогда еще так не бежала! Рядом пристроились двое малых. Рывок - и они отстали. Мелькнул пушкинский дуб - даже кот на цепи померещился. Ставок. Нет, не ставок, а жалкий ручей. Берег весь в буграх, ямах, лужицах, присыпан глиной. Люди у воды, на скамейках. Подлетаю. "Где аэродром?" Наглые парни негромко издеваются над моим видом. Подол платья испачкан, при беге он сбился далеко выше колен. Все равно! Женщина с ребенком молча указывает рукой в сторону, откуда я прибежала. Я бухаюсь на свободное место рядом с ней. Уже без сил хватаю трубку... игрушечного телефона. Кто-то ласково, но настойчиво отбирает его у меня. Средних лет мужчина приносит старый, на два наших современных, телефон. Вызывает аэродром и дает трубку мне. Я прошу позвать к телефону Александра Ба... Бо... забываю фамилию. Но веселый голос перебивает меня. "Сашку? Минуту!" Трубку хватает Саня.
- Слушаю.
- Слушай, Саня, ты когда уезжаешь?
Молчание. Весело:
- Теперь жди!
... И все... Отрывки, отрывки... Вот и весь сон. Я, наверное, сентиментальничаю, пересказывая сон. Но разве весь этот дневник не сентиментальничание? Кому он нужен? Разве что мне. Или еще кому-нибудь, кто захочет изучать мою психику. Чтож, пусть изучает... А я буду просто вести дневник!

Уже точно 27 декабря 1983 года

Или день несчастья. Невезения. Пришла из школы и весело докладывала о новостях. Мимоходом заметила, что мой ужасный почин подхвачен: Дора тоже подстригла челку, точь-в-точь как я. И тут мама спохватывается... и гонит меня в парикмахерскую.
Отчаянный скандал. Пощечины. Отец и Илья дезертировали из дома, не желая слушать наши "объяснения". Пощечина. Крик. Мои слезы. Я не смогла устоять перед этим. Мать - настоящая садистка! Я согласилась на стрижку. И она - ха! - еще разрешает мне выбирать, как подстричься?!
Я заявила, что это издевательство со стрижкой я буду терпеть лишь до 10-го класса! Она прикрикнула, что до тех пор, пока захочет. Я усмехнулась. Это слово - "садистка" - я тихо бросила ей в спину, когда она уходила на работу.
Для поднятия настроения я решила позвонить Сане. Поднял трубку отец:
- Да.
- Можно Сашу (грубо, простуженным голосом)
- А кто это?
Этот вопрос меня озадачил. Но я не раз в мыслях отвечала на него и сказала ограничилась объяснением, что мне нужно узнать, где находится сашина школа, ведь он учится в 4-ой? (Правда, это не лучший вариант ответа, но, думаю, меня уже охарактеризовал он во время моих прежних звонков). Трубку берет Саня.
- Слушаю.
- Извини, это опять я. Завтра у нас олимпиада в твоей школе. Я забыла узнать, где она находится.
- Возле первой школы.
- А где первая школа?
Пауза. Резкое:
 - Не знаю.
Я мягко:
- Жаль. Извини.
И вешаю трубку.
Да-а, разговорчик!.. Но я сама виновата, он, видно, решил, что я его разыгрываю. Но мне хотелось вызвать его на откровенность, что ли, чтобы он поговорил со мной мягче, разъяснил. Хотя во время этого и предыдущих звонков было такое впечатление, будто все семейство в сборе стоит возле телефона. Где уж тут помягче...
Когда я пришла из парикмахерской, мать была дома. Скандал. Я молчу. Или пилежка. Насчет того, как я постриглась.
Ну я и злая на нее! Хоть бы не раскиснуть! А то ведь мой главный недостаток - сужу о людях по последнему поступку. Обычно!